За часом час, за годом год я мерно тку свой холст.
Станка неравномерен ход и труд, как жизнь, непрост.
Несмазанный скрипит станок, ворочаясь с трудом;
Как пленник, мечется челнок меж пряжей и холстом.
Не удается полотно, хоть пряжа неплоха:
То слишком толстое оно, то лезет, как труха,
Не греет грудь, не тешит взор ни ближнему, ни мне,
И редко встретится узор на этом полотне.
На этой ткани непростой заплат не сосчитать,
И мест разорванных с лихвой, прожженных им под стать.
Края пестреют вдалеке нестройной бахромой
На перекошенном утке, на нити лицевой.
И знаю: можно резануть, и просто оборвать,
И новый холст, как новый путь, по-новому начать.
Но не поднимется рука, свой жалкий труд щадя,
И жаль холста, и жаль станка, а больше жаль себя.
Так снова движется станок, жужжит веретено.
Как нервы – нить, как жизнь – челнок, судьба – как полотно.
82
Станка неравномерен ход и труд, как жизнь, непрост.
Несмазанный скрипит станок, ворочаясь с трудом;
Как пленник, мечется челнок меж пряжей и холстом.
Не удается полотно, хоть пряжа неплоха:
То слишком толстое оно, то лезет, как труха,
Не греет грудь, не тешит взор ни ближнему, ни мне,
И редко встретится узор на этом полотне.
На этой ткани непростой заплат не сосчитать,
И мест разорванных с лихвой, прожженных им под стать.
Края пестреют вдалеке нестройной бахромой
На перекошенном утке, на нити лицевой.
И знаю: можно резануть, и просто оборвать,
И новый холст, как новый путь, по-новому начать.
Но не поднимется рука, свой жалкий труд щадя,
И жаль холста, и жаль станка, а больше жаль себя.
Так снова движется станок, жужжит веретено.
Как нервы – нить, как жизнь – челнок, судьба – как полотно.
82